Дневник. Поздние записи [СИ] - Александра Гейл

— Степан! — попыталась воспротивиться я. Но в голове вдруг появился какой-то странный туман.

— А на что ты рассчитывала? Все в игрушки играть пытаешься? — Меня сильно затошнило. И только тогда дошло, что он меня либо отравил, либо накачал. — Это же смешно. Подстилка Елисеева и сама на меня вешается? Он пропал при загадочных обстоятельствах, а ты кинулась к папочке? У тебя есть определенная репутация, детка, не дуры, но знатной динамщицы, а все, что ты делала, не укладывалось в известный образ вообще.

— А Эля? — с трудом выговорила я.

— По части притворства ей до тебя как до Луны пешком. Хотя, полагаю, она даже не попыталась и здорово посмеялась над твоей наивностью.

— Что… — попыталась выдавить я мучавший меня вопрос. — Что ты сделал с моей матерью?

— С кем? Стой-ка, так это вот почему ты тут отираешься? — расхохотался он. — Да ее ни разу в жизни не видел, детка! — А потом окинул меня похотливым взглядом и добавил. — Хотя какая разница, ты меня пыталась обокрасть, а такое с рук спускать нельзя. Но даже несмотря на удручающие подробности нашего знакомства, вынужден признать, что ты сексуальна и твоя комедия меня немало позабавила. Нет, даже не так! Ты прекрасно вживаешься в образ! Так что давай, поработай напоследок.

Я вскрикнула и попыталась отползти подальше, но тело не слушалось. И вокруг все плыло. И хотя у меня был припрятан нож, вытащить его и бороться сил не осталось совершенно. Я просто отключилась.

Если коротко, то когда Степан Элю выгнал, ей хватило здравого смысла позвать на помощь. И пришли они, по собственному разумению, вовремя. Со Степаном разобрались, меня доставили в больницу.

Но только я понимала, что на самом деле натворила. Ведь знала, я знала, что афера обязательно закончится плохо. И никакого результата. Я даже не приблизилась к разгадке смерти моей матери. Я не только сама сглупила, я еще и остальных убедила в собственной неуязвимости. И даже если бы Эля не подставила меня, я бы все равно, скорее всего, пострадала. Хотела ли она этого, как Константин? Я не знала ответа. И все вспоминала поговорку про меньше знаешь.

Я просто лежала на больничной койке, закрыв глаза, делая вид, что еще не очнулась. Делая вид, что со мной все хорошо. Со мной. С моим ребенком. И вспоминала, как недавно размышляла об идеалах. На страницах старых книг совершенно посторонние люди друг другу помогают, заботятся, беспокоятся. Это было нормально. Когда мир перестал быть таковым?

В настоящее время даже семья не ценится. Откройте книгу, включите сериал, и вы увидите, как множество людей, посторонних людей, объявляют себя сестрами и братьями, ищут родительскую опеку на стороне. А уж если начать подглядывать в щелки соседских дверей… Но страшнее иное. Как можно найти участие в посторонних? Моя жизнь — живое доказательство, что если тебе могут сказать гадость, они это сделают, если над тобой обладают властью — обязательно начнут шантажировать. И никому нет никакого дела то того, что ты хочешь, какие у тебя жизненные ценности. Никому!

Я не могу понять только одну вещь: как за какой-то жалкий век мы дошли до последней стадии эгоизма?

— Открывай глаза, судя по скачущему сердцебиению, ты проснулась, — прозвучал над ухом до жути сухой голос Димы.

— Ты кардиохирург, почему ты здесь? У меня что, встало сердце?

— Лучше бы так и было, Карина. Лучше бы было именно так.

Я аж подпрыгнула на кровати. Потому что сразу поняла о чем он. Они знали, они взяли анализы и знали о моей беременности. И он намекал на это.

— Что с ребенком, отвечай!

— Ничего, — совершенно невозмутимо сказал Дима. — Подпиши документы на аборт.

— ЧТО?!

— Что слышала. Он тебя накачал. И для взрослого доза не критичная, но для плода…

— Аборт отменяется! — Какой к черту, аборт? Как Женя еще кончить не хватало!

Мне было ужасно плохо, все тело болело, но я попыталась встать и выйти. Дима толкнул меня обратно. Он был в бешенстве, в ярости. Я бы не удивилась, если бы он меня в самом деле ударил. Никогда его таким не видела. Я довела до точки кипения моего веселого порой очень даже взбалмошного друга.

— После того, что с тобой сделали, уверяю тебя, он будет инвалидом. От начала и до конца своей коротенькой жизни. Кто отец?

— Ты знаешь кто. Иначе бы аборт не отменился.

— И он знает?

— Конечно, нет. Мне нужен этот ребенок, как ты не понимаешь?

— Я не понимаю? Я все прекрасно понимаю. Я видел десятки пациенток-идиоток, которые говорили так же как ты. Только все время почему-то мне, а не тому, кому положено!

— В самом деле, Дим, не будь кретином. Дело не в Алексе, а в Сергее.

Повисло молчание. Пропитанное пониманием молчание.

— Ты мой врач, Дима. Ты обязан сохранить мою тайну.

— Поговори с неонатологом, — вздохнул Дима. — Прошу. Ты суешь голову в петлю. Ты собираешься остаться матерью-одиночной с больным ребенком на руках!

— Но это будет ребенок Алекса…

— Девяносто девять процентов даю, что это будет очень больной ребенок Алекса.

И я разразилась рыданиями, скрутилась на кровати, я поплатилась и за глупость, и за самонадеянность. Девяносто девять процентов, это чертова уйма. И я никогда не была везучей настолько, чтобы их перекрыть. Это мне стоило бы каждый день молиться богам удачи! И вдруг в палату вошел Алекс.

— В чем дело? — он уселся около меня на кровать. Дима некоторое время стоял, будто думая сказать и рискнуть всем или нет. Я даже подняла голову, взглядом умоляя его молчать. Но он на меня не смотрел. Только на Алекса.

— Дима! — окликнула я его. Он в последний раз на меня взглянул, и буквально пулей вылетел прочь.

Но он вернулся. Как только Алекс ушел, он привел ко мне врача, с которым нужно было поговорить. Мне поставили капельницу и, кажется, посчитали, что это достаточные кандалы, чтобы я не посмела сбежать от разговора. А дальше даром что не спели и не сплясали, умоляя меня избавиться от ребенка. Но чем больше они настаивали, тем сильнее была моя решимость растить его несмотря ни на что. Потом врач-неонатолог ушла, а Дима завел шарманку номер два:

— Скажи ему. Ты должна сказать. Ты уедешь, это его убьет.

— Нет. Он уже отказывался от меня и не раз. С ним все будет хорошо.

— Не будет!

— Если я скажу, а он не поддержит мое решение оставить ребенка, Сергей меня точно убьет. Вот как пить дать, клянусь, Дима. Ты сам склонял меня уехать из страны с Ковальчуком.

— Он ради тебя изменился, черт тебя дери, неужто ты не видишь? И отношения у вас стали лучше, чем я смел надеяться. Это уже не просто пластырь сорвать, это хирургическая операция наживую.